По характеру я – Селенга

– Ольга Георгиевна, почему женщина начинает писать?

– Не потому, что скучно живется – у женщины всегда много дел, особенно, если есть семья, дети. Писательство – это болезнь, обреченность. Приведу пример из детства. Иду из магазина: на скамейке сидит мальчик с пустым бидоном для молока и плачет. В голове у меня рисуется картина: мальчик выходит из дома, сует деньги в карман, а там – дырка, копейки незаметно выпрыгивают. Пропажа обнаружена в магазине. Домой идти страшно – мальчик боится отца. Вот навстречу идет страшный мужик – именно такой у мальчика ужасный отец… Я уже сама вытираю кулаком слезы, а они все льются. Проходит день, два, а ситуация меня не отпускает. Облегчение приходит после того, как написан небольшой рассказик – скорее, этюд – в дневничок. И так всю жизнь: скребет на сердце – надо писать, чтобы отпустило.

– Писать для себя, не для читателя?

– Позже пришло понимание: пишешь вроде бы для себя, но делишься переживаниями с читателем, чтобы он в твоей боли узнал свою, и ему полегчает. Я долго писала в стол и урывками, но теперь благодарю Бога за всё и не верю своему счастью: восемь книг издано.

– Как долго писался «Тарбагатай»?

– Трудно сказать. В 2003 году после поездки на Байкал и в Тарбагатай я окончательно поняла, что надо садиться за роман, хотя горячее желание погрузиться в характер деда возникло давным-давно, сразу после его ухода. Последние летние каникулы я провела в деревне с дедом, на Щучьем озере. Он, крепкий, в моем понимании – вечный, как вековой кедр, показал вдруг «смерётное» в сундуке: одежду для погребения. Я посмеялась. Но через три месяца произошел несчастный случай: деда придавил бычок. Васса, моя тетя, провела ночь возле умирающего, а под утро он вдруг резко оторвался от подушки и крикнул: «Я Его вижу, Васса! Скорее сымай крест с киота – благослови!» Она кинулась к иконам, сняла древний литой крест и осенила отца – он испустил дух. Этот рассказ тети меня потряс. Я, комсомолка, вдруг поняла: Он, кого увидел Илларион, есть. Интерес к вере семейских возрастал по мере взросления. А уж когда я погрузилась в истоки рода… Это же золотой клондайк истории!

– В романе две сюжетные линии, они идут параллельно. Почему выбрана такая композиция?

– Линия одна – семейная. Повествование охватывает три века. Центральная фигура романа – Илларион, житель забайкальского села Тарбагатай, где проживали семейские. В ХХ веке они продолжали строго придерживаться старообрядческого устава, но чувство превосходства над иноверцами отдаляло их от живого Христа. Илларион – один из немногих, кто не гнушается общения с бурятами и сибиряками, его конфликт с Дарьей и другими семейскими – конфликт веры и христианской любви. Архивные материалы привели меня к церковной реформе XVII века и позволили рассказать о предках. Эта острая страница нашей истории тоже показана изнутри семейных драм, и она не менее увлекательна, чем линия Иллариона.

 – Очень ярко описывается природа Забайкалья, река Селенга. Вы скучаете по малой родине?

– Я не ностальгирую. Природа Забайкалья в моем сердце. Она одухотворена. Так воспринимал ее мой дед. Отец говорил о Селенге как о своенравной женщине, о Байкале – как о мудром, суровом старике. Как только на Селенге начинался ледоход, мы ехали на рыбалку, и отец окунал нас, дочерей, поочередно в воду, отгоняя плывущие льдины. По характеру я – Селенга. Горячность, упертость, энергия, быстрота течения – все от нее.

– Роман читается на одном дыхании. Хочется погрузиться в культуру семейских. Для меня было открытием, что она находится под охраной ЮНЕСКО. Но вы не приукрашиваете своих сородичей, пробиваются и ноты осуждения.

– Я уже сказала о кризисе старообрядчества в ХХ веке. Невозможность причастия – тяжкое испытание. А вообще семейские заслуживают восхищения. Почему они приняли советскую власть? Товарищество им было близко. Они жили общиной с XVII века, имели общую казну. Помощь (употр. сущ.: помочь) сельчанам, у которых не хватало мужских рук, сохранялась почти до конца ХХ века. Гораздо важнее духовная составляющая. Один из героев романа, старец Иоасаф, наставляет Егория, которому предстоит пройти нелегкий путь изгнания: «Слово живое стеречь надо. Как оно у апостолов изначально записано, так из рода в род переходить должно. Слово немереную силу имеет. И небо приближает так, что конечная правда видна как на ладони».

– Это главная мысль, которую вы хотели высказать?

– Это всего лишь маленькая цитата. Не только Слово надо стеречь. Держаться ниточки рода, беречь историю. Нам нужно заново научиться смотреть не вперед, а назад. Издревле люди, чтобы продвинуться в развитии, шли по жизни лицом к прошлому и спиной к будущему. Помните евангельскую притчу о блудном сыне? Духовный путь – к Отцу небесному, житейский – к отцу по крови, к роду, к истокам. Черпай, насыщайся. А мы до сих пор живем, как Тургеневский Базаров: рушим и идем дальше. На руинах – в будущее? Сейчас празднуем очередную годовщину Победы, чествуем погибших. А к живым старикам, не ветеранам, как относимся? У нас старики с их жизненным опытом все на свалке. Давай молодежь! Она неплохая, наша молодежь, но ее почему-то научили жить по-базаровски: круши и беги в будущее. Нет, встань лицом к прошлому – не ошибешься. Будущее само тебя найдет.

– На обложке написано: книга о любви. Это так важно?

– Конечно. На первой стороне обложки я обозначила главное: «Только великая любовь открывает путь к спасению», а на последней стороне привела цитату Ивана Ильина: «Злоба стала доктриною. А это значит, пришел час заговорить о любви и встать на ее защиту». Я встала на защиту Любви.

Приобрести книгу можно здесь